* * *

Вода в одежде, голоса в огне
Смертельный сон пожарного. Напротив
В камине жгут бумагу. На стене
Желтеет гвоздь по всем законам плоти.

С усталостью пространства наравне
Моя усталость достигает сути
Пути по направлению к войне
Воды и материнствующей грусти.

Грусти, мой робкий рот, лови волну
Ударов, бьющих только в глубину,
Текущих мимо языка на льдину

Языкознания, плети строку,
Которую я пополам секу;
Рукою вниз, висками в середину.

* * *

Мне нравится это крещендо.
В нём танец продолженный до
Ощущения, утекающего
Трамваем по кустам, трамваем по кустам.

Вот этого не будет, а на это
Чуть иссиня-стального цвета и
Цветов, и цвета, и цветов, и цвета,
И цветов, и цветов, и трамваем по кустар-
никам, на каждой остановке
обрывая барбарис
междометными движеньями руки
вверх-вниз, на каждый километр
доставать по пассажиру, на зелёную траву
ставить, землю измеряя ощущеньями его
Кричать в истерике: О бо, о голос бо-о
О, глубоко!

* * *

Я много думаю. Я каждый день стою
На двух ногах и думаю. Я каждый
Я каждый божий день питаюсь дома
И думаю о том, о том, о том,
Что тело понимаешь с полуслова,
Что слово понимаешь через звук,
Что звук понятен людям не всегда:
вот например, вот например, вот например,
Что всё бывает в свете хорошо,
В чём дело сразу не поймёшь: он ярок,
Бел, неподатлив, молокоподобен,
Приятен, добр и годендо.

* * *

В мой век, идущий помазком по телу,
Не задевая волоса, всё проще,
Чем век назад, всё тоньше и точнее,
Чем до меня, чем до стеклянной бритвы
Существованья моего. Спокойно
Стекает семя с пишущей ладони
В ладонь не пишущую. Я спокоен,
Переливая семя из ладони
В ладонь, на дно ладони. Я спокойна

* * *

Какую бритву взять, Винсент, твою или мою?
                            Ирвинг Стоун

Косая боль и звук гобоя в жёлтом
Стакане из-под головы. Спокойно
Плодится та минута голубая,
Глубокая и голая. С такою
Усталостью непросто добиваться
Любви, с такой усталостью непросто
Найти ту высоту, тот звук, в котором
Плодится та минута голубая,
Глубокая и голая. Чем меньше
Меня, тем меньше остального, скоро
Моя рука научится сжиматься
И разжиматься. Я пойду на берег,
На самый край, туда, где чай и сахар
В твоих коленях, где тепло и сладко
В твоих коленях, глубоко и голо
В твоих глазах, горячий человек,
Рожающий на север.

* * *

Последнее касание плечо
Встречает бурным ростом и движеньем
Бамбуковой соломинкой луча,
Секущей небо с нежным, нежным, нежным
Неведением девственности. О!
Какие капли. Как хотелось много
Набрать в ладонь и выпить до одной,
До одного, до одного, додного.

* * *

Треугольник пополам. И мужчина, и вприпрыжку
девочка, и бантик, и какой-то гром над головой у девочки.
Гул, и распадаюсь я на мелкие бумажки
и держусь за ручку двери. Тут подмостки, там подмостки.

На меня наставлен. Мимо пронеси
сумрак ночи на моей оси.
Авва отче, если только ты,
чашу эту тысячью биноклей в горизонт.

И жизнь пройти, и поле перейти.
И заплатить, и сдачу получить,
И маме отнести.
И папе отнести.

* * *

За мегаполисной чертой, где лампочка
Висит наискосок, покачиваясь влево,
Четвёртый день насупившийся мальчик
Ныряет круглой головой в висок мой мягкий. Тело
Идёт южней, покачивая тенью белой,
Подходит к свету, разбивает лампу,
ложится неудобно и опасно
Лежать в таких условиях: окраина,
начало сентября. возникновение детали.
хруст под ногой. рождение согласных.